вообще в детстве я никогда не задерживался до начала лета в Питере. закрываю глаза и вижу: рельсы - длинные прутья, огибающие землю, как ленты; замершие ветряные мельницы, раскаляющиеся на солнце; узенький коридорчик вагона; закрытые двери купе; тишина.
я часто смотрел под ноги. особенно хорошо вспоминается покрытие вокзала, иссеченное линиями между плитками. и еще обувь людей. у моей тети тогда были полосатые мокасины. бессмысленное воспоминание.
такси тряслось по брусчатке. я смотрел в окно на готовый проснуться город, но все еще спящий, не ведающий, что творится в его тесных улочках, где неизвестные, как крысы, воруют чужие минуты за пустыми разговорами.
ворота всегда скрипели. и после все ложились досыпать.
а я торчал на улице. играл с котом. весь день потом разбитый. я как будто бы жеваный и выплюнутый.
как бы вам передать всю ту тоску, которую я испытываю. сердце словно набили ватой. а я словно из теста. и все чувства на бумаге кажутся ненастоящими, поддельными, какими и должны быть чувства у человека, который живет жизнью из вторых рук. который взял жизнь взаймы у смерти.